Неточные совпадения
Начала печалиться о том, что она не христианка, и что на том свете
душа ее никогда не встретится с
душою Григория Александровича, и что иная женщина будет
в раю его
подругой.
Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей,
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией
в углу,
Или (но это кроме шуток),
Тоской и рифмами томим,
Бродя над озером моим,
Пугаю стадо диких уток:
Вняв пенью сладкозвучных строф,
Они слетают с берегов.
Любовь Грановского к ней была тихая, кроткая дружба, больше глубокая и нежная, чем страстная. Что-то спокойное, трогательно тихое царило
в их молодом доме.
Душе было хорошо видеть иной раз возле Грановского, поглощенного своими занятиями, его высокую, гнущуюся, как ветка, молчаливую, влюбленную и счастливую
подругу. Я и тут, глядя на них, думал о тех ясных и целомудренных семьях первых протестантов, которые безбоязненно пели гонимые псалмы, готовые рука
в руку спокойно и твердо идти перед инквизитора.
Теперь он проснулся с обновленною
душой, и она, его давняя
подруга, являлась ему
в новом свете. Вспоминая все, что произошло вчера, до малейших подробностей, он прислушивался с удивлением к тону ее «нового» голоса, который восстановило
в его памяти воображение. «Полюбила…», «Какой ты глупый!..»
Я уверен, что
в душе его все ныло и перевертывалось
в эту минуту, глядя на слезы и страх своей бедной
подруги; я уверен, что ему было гораздо больнее, чем ей; но он не мог удержаться.
В то время как
подруги предавались обожанию учителей, Лена Липоватова лелеяла
в душе культ умершей матери.
Любонька
в людской, если б и узнала со временем о своем рождении, понятия ее были бы так тесны,
душа спала бы таким непробудимым сном, что из этого ничего бы не вышло; вероятно, Алексей Абрамович, чтобы вполне примириться с совестью, дал бы ей отпускную и, может быть, тысячу-другую приданого; она была бы при своих понятиях чрезвычайно счастлива, вышла бы замуж за купца третьей гильдии, носила бы шелковый платок на макушке, пила бы по двенадцати чашек цветочного чая и народила бы целую семью купчиков; иногда приходила бы она
в гости к дворечихе Негрова и видела бы с удовольствием, как на нее с завистью смотрят ее бывшие
подруги.
Княгиня слушала молча свою
подругу и хотя
в душе сознавала справедливость ее слов, но все-таки произнесла как бы несколько холодным тоном...
Как тяжко мертвыми устами
Живым лобзаньям отвечать
И очи, полные слезами,
Улыбкой хладною встречать!
Измучась ревностью напрасной,
Уснув бесчувственной
душой,
В объятиях
подруги страстной
Как тяжко мыслить о другой!..
— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было
в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали
в темноте; — на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою
подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла
в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой
души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
Забудь ее, люби меня,
Твоей
подругой неизменной…»
Но пленник сердца своего
Не мог открыть
в тоске глубокой,
И слезы девы черноокой
Души не трогали его…
Опять явилось вдохновенье
Душе безжизненной моей
И превращает
в песнопенье
Тоску, развалину страстей.
Так, посреди чужих степей,
Подруг внимательных не зная,
Прекрасный путник, птичка рая
Сидит на дереве сухом,
Блестя лазоревым крылом;
Пускай ревет, бушует вьюга…
Она поет лишь об одном,
Она поет о солнце юга!..
Но что же чувствовала она тогда, когда Эраст, обняв ее
в последний раз,
в последний раз прижав к своему сердцу, сказал: «Прости, Лиза!» Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое море, разливалась по восточному небу. Эраст стоял под ветвями высокого дуба, держа
в объятиях свою бледную, томную, горестную
подругу, которая, прощаясь с ним, прощалась с
душою своею. Вся натура пребывала
в молчании.
Толпы вельмож и богачей
Руки Марииной искали,
И много юношей по ней
В страданье тайном изнывали.
Но
в тишине
души своей
Она любви еще не знала
И независимый досуг
В отцовском замке меж
подругОдним забавам посвящала.
Теперь к ее
подруге перейдем,
Чтоб выполнить начатую картину.
Они недавно жили тут вдвоем,
Но
души их сливались во едину,
И мысли их встречалися во всем.
О, если б знали, сколько
в этом званье
Сердец отличных, добрых! Но вниманье
Увлечено блистаньем модных дам.
Вздыхая, мы бежим по их следам…
Увы, друзья, а наведите справки,
Вся прелесть их…
в кредит из модной лавки!
Меж тем спавший
в оленевской кибитке московский певец проснулся. Отворотил он бок кожаного фартука, глядит — место незнакомое, лошади отложены, людей ни
души. Живого только и есть что жирная корова, улегшаяся на солнцепеке, да высокий голландский петух, окруженный курами всех возможных пород. Склонив голову набок, скитский горлопан стоял на одной ножке и гордо поглядывал то на одну, то на другую
подругу жизни.
— Вы презираете меня, Израэл? О, да, конечно, презираете
в глубине
души. Но я вас люблю, Израэл! Моя душечка! Моя Тамара! Я хочу подружиться с вами. Хочу быть вашей
подругой. Вы мне не откажите
в этом, милая, добрая, красавица моя?
В ту же минуту из зала, с эстрады, устроенной для военного оркестра, понеслись нежные, чарующие звуки модного вальса… Они наполнили все мое существо, мое сердце, мою
душу. Не помню, как я очутилась
в зале, как заняла указанное место среди
подруг, не слышала и не видела, что делалось вокруг… Из забытья меня вернул знакомый голос Перской...
«Тайна этого состоит
в том, что верующие люди должны направлять свою
душу и мысли к небесной
подруге в момент соединения с дольней, потому что эта есть образ той».
— Вспоминала я про него, — почти вовсе неслышным голосом ответила Дуня крепко обнимавшей ее Аграфене Петровне. —
В прошлом году во все время, что, помнишь, с нами
в одной гостинице жил, он ни слова не вымолвил, и я тоже… Ты знаешь. И вдруг уехал к Фленушке. Чего не вытерпела, чего не перенесла я
в ту пору… Но и тебе даже ни слова о том не промолвила, а с кем же с другим было мне говорить… Растерзалась тогда вся
душа моя. — И, рыдая, опустилась
в объятья
подруги.
Прелестное дитя, взятое
в дом ее
подругой по институту (княгиня Маро воспитывалась
в Петербурге, хотя и была уроженкой Кавказа), очаровывало бездетную вдовствующую княгиню… Не раз она упрашивала Марию Павловну Маковецкую уступить ей Наташу, привязавшись к девочке со всем материнским пылом своей горячей
души.
Если бы наш народ был таким же многочисленным, могущественным и сильным, как вы — русские, разве хоть капля сомнения или отчаяния могли бы проникнуть
в мою
душу, когда я узнала о войне наших с этой жестокой и кровожадной Австрией? — закончила вопросительно свою горячую речь Милица, и обвела теснившихся вокруг неё
подруг горячим, сверкающим взглядом.
Старая инспектриса смолкает на полуслове. Развернутая газета выскальзывает y неё из рук и с тихим шелестом падает на пол. Отчаянный,
душу раздирающий крик проносится
в ту же минуту по огромной столовой, и Милица Петрович, лишившись чувств, падает на руки подоспевших к ней
подруг.
Наконец зал огласился звуками прощальной кантаты, сочиненной одною из выпускных и положенной на ноты ее
подругой.
В незамысловатых сердечных словах, сопровождаемых такою же незамысловатою музыкой, прощались они со стенами института,
в которых протекало их детство, резвое, беззаботное, веселое, прощались с товарками и
подругами, прощались с начальницей, с доброй матерью и наставницей, с учителями, пролившими яркий свет учения
в детские их
души.
Вставали лица девушек-подруг, на сердце шевелилось брезгливое презрение к ним, и Александра Михайловна с гордостью думала: «Кто захочет, у кого есть
в душе совесть, та всегда останется честною».
И опять он бобыль: ни жены, ни
подруги!.. Там, пониже Казани, томится красавица, полная страсти, всю себя отдала ему, из-за любви пошла на душегубство… Напиши он ей слово, пусти телеграмму — она прилетит сию минуту. Ведь кровь заговорит же
в нем, потянет снова к женской прелести, будет искать отклика
душа и нарвется на потаскушку, уйдет
в постыдную страсть, кончит таким падением, до какого никогда не дошел бы с Серафимой.
Сила и слабость такой подруги-жены заключается
в том, что она чувствует, что именно может и должен сделать не художник вообще, а именно он, данный художник, Лев Николаевич, потому что с ним созвучна ее
душа.
Среди ароматов и цветов — она, прекрасная, хищная. И она моя. Буйно-грешный сон любви и красоты, вечной борьбы и торжествующего покорения. Все время мы друг против друга, как насторожившиеся враги. Мне кажется, мы больше друг друга презираем и ненавидим, чем любим. Смешно представить себе, чтоб сесть с нею рядом, как с
подругою, взять ее руку и легко говорить о том, что
в душе. Я смотрю, — и победно-хищно горят глаза...
Антон стоял как вкопанный на одном месте, будто ошибло его громом. «
Подруга? поэтому честь девушки
в залоге у третьего лица», — думал он и подтвердил
в душе своей роковой обет.
Другой мир, мир создания идеалов вместе с
подругами, развернулся перед девочкой, и хотя Капитолина Андреевна, ввиду того, что «благодетель» попав
в руки одной «пройдохи-танцовщицы», стал менее горячо относиться к приготовляемому ему лакомому куску, и не дала Вере Семеновне кончить курс, но «иной мир» уже возымел свое действие на
душу молодой девушки, и обломать ее на свой образец и подвести под своеобразные рамки ее дома для Каоитолины Андреевны представлялось довольно затруднительно, особенно потому, что она не догадывалась о причине упорства и начала выбивать «дурь» из головы девчонки строгостью и своим авторитетом матери.
Княжна Людмила, добрая, хорошая, скромная девушка, и не подозревала, какая буря подчас клокочет
в душе ее «милой Тани», как называла она свою подругу-служанку, по-прежнему любя ее всей
душой, но вместе с тем находя совершенно естественным, что она не пользуется тем комфортом, которым окружала ее, княжну Людмилу, ее мать, и не выходит, как прежде,
в гостиную, не обедает за одним столом, как бывало тогда, когда они были маленькими девочками.
Арина Тимофеевна
души не чаяла
в своей воспитаннице и сопровождала ее на прогулку и к подругам-соседкам.
— О, если бы Надя стала моей женой, а вы
подругой, всегда готовой принять участие
в моей судьбе, как был бы я счастлив! Останьтесь для меня, Ольга Ивановна, на всю жизнь ангелом света, охраняющим мир
в моей
душе.
Добрая по натуре, она, однако, не пользовалась своим превосходством дальше безобидных шуток над
подругами. За это все любили ее.
Души в ней не чаяла Ксения Яковлевна, не скрывала от нее своих тайн девичьих.
Для него и законная жена будет только"посестра" —
подруга,
в крайнем случае мать его детей, и только. Никаких особых прав она на его личность, на его
душу, на весь его нравственный обиход не должна иметь.
Мы видели, к какому настроению
души бывшей
подруги княжны привело это изменение ее положения. Если княжна Людмила недоумевала относительно состояния духа ее любимицы, то от опытного глаза княгини не укрывалось то, как она выражалась, «неладное», что делалось
в душе Татьяны.
Таким образом, к тому времени, когда
в бокалах заискрилось шампанское, все, сидевшие за столом, искренне и от
души поздравили Николая Герасимовича и выпили, как за его здоровье, так и за здоровье отсутствующей, его будущей
подруги жизни, Маргариты Николаевны Строевой.
Когда она ехала сюда,
в далекий, но неудержимо влекущий ее Питер, ей, дикой провинциалке, гимназия представлялась чем-то вроде большой, тесной и дружной семьи, девочки-сестры, девочки-подруги, близкие
души, связанные друг с другом общими, живыми интересами…